Литературный кружок "Жемчужное Слово"

Наше творчество - к встрече № 3

Авторы: А.Ф. Рубинская (Зима);  С. Калиниченко ("Утро");  Т. Малеевская ("Новый год"); Э. Кириллова (Снег), Л. Горн - (День чудесный); Геннадий Гончаров (ЛОХ).

назад в Архив

ЛОХ

Геннадий Гончаров.

     Вода в горловине узкой прозрачной речушки, стремительно впадающей в Великий океан, бурлила и клокотала, как будто ее втягивала и поглощала прожорливая пасть мифической Харибды. Стояла заполярная осень. Сентябрь. Приокеанская тундра опустела. Затаилась в ожидании белого безмолвья долгой полярной зимы. У входа в устье ревущего пресноводного потока, в глубине спокойного океанского залива, неторопливо скользили тени нескольких десятков крупных серебристых рыбин. Это была королевская семга.
     Великий инстинкт продолжения рода призывал рыбин в места, где они несколько лет назад получили жизнь и скатились в океан крепнуть и матереть. Они смутно помнили это место. Лишь могучий инстинкт подсказывал им, что они вернулись точно в те воды, которые они когда-то покинули.
     В то время они были сантиметровые мальки, нескольких недель отроду. Неожиданно им стало жутковато и неуютно в спокойной, прозрачной, глубоководной покаяме* реки. Внезапно, повинуясь некому кличу, будто бы призыву свыше, косяк, скорее косячок, из нескольких сотен мальков, беспокойно закружился на месте и вдруг устремился вниз по течению бурной речушки. По пути в неведомое мальков крутило в водоворотах, сбрасывало в водопады, било об острые камни перекатов, погружало в омуты покаям. Здесь, в покаямах, к ним присоединялись новые сотни растерянных мальков, ищущих уверенности. Шел великий исход в океан, в неизвестность. И мальки покорно подчинились инстинкту.
     Река освобождалась ото льда. Еще по утрам появлялись забереги. Тонкие хрупкие стекла льда пытались усмирить буйства неистовой речушки в местах, где она забывала вдруг проявить свой норов. Но полярный холод отступал. Стоял май. Покаямы освобождались от прозрачного ледка. Истаивали снега по берегам реки. Шум перекатов, да водопадов впереди призывал и сопровождал густеющий косяк мальков, стремящихся к океану.
     Внезапно грохот реки исчез, и мальков вынесло в глубины Великого океана. На мгновение рыбок напугало безмолвием, плотной соленостью воды, громадностью безбрежной стихии. Враждебной средой окружающих их хищных рыб. И косяк рыбок ощетинился. Это уже были не отдельные беззащитные мальки, а некое единое крупное, огромное, почти агрессивное существо, внушающее страх и уважение. И прожорливое окружение отступило. Началась морская жизнь рыбьего племени.
     Прошло четыре года. Могучий инстинкт продолжения рода вновь вернул когда-то беззащитных мальков к устью шумной речушки, месту их исхода, месту рождения. Но теперь это были не беспомощные растерянные мальки, а красивые крупные серебристые рыбины, более полуметра длиной и около четырёх килограммов весом. Среди них плавно скользили и несколько более крупных рыбин. Они уже не в первый раз в своей жизни приходили к устью этой реки, чтобы воспроизвести новое потомство. Некоторые из них достигали метра в длину. А один, лох, самец, достигал полутораметровой длины и более тридцати килограмм веса. Голова самца была вытянута. Верхняя и нижняя челюсти сильно изогнулись и на них выросли крупные зубы. На верхней челюсти возник длинный клык, входящий в выемку на нижней челюсти. «Клыкач», почтительно обращались к нему остальные рыбины.
     Клыкач заслуживал уважения. Самец не суетился, как другие рыбины, моложе его. Он почти неподвижно висел в глубине залива головой по направлению к устью речушки. Легкими движениями могучего хвоста он удерживал свое литое тело на месте. По внешнему виду самца было видно, что рыбина побывала не в одной передряге. Тело рыбины в нескольких местах пересекали тонкие нитевидные полосы – следы от капроновых сетей. Каким-то чудом самцу удалось порвать или вырваться из смертельных объятий капроновой ловушки. В хвостовом оперении рыбины торчал большой, с кулак, трехпалый крючок с куском двух миллиметровой лески. Спиной плавник почти посередине был распорот, либо рыболовным крюком, либо багром. Загубье, с левой стороны морды лоха, было разорвано, да так и не заросло. По всему телу огромной красивой рыбины там и сям были видны старые шрамы. Все это были следы счастливого  исхода от встреч с людьми. В неподвижных зрачках семги светился ум. Да! Да! Рыбьи глаза лоха излучали жизненную мудрость. Клыкач холодно и, казалось, равнодушно наблюдал за юными соплеменниками, нервно суетящимися у бурлящего устья впадающей реки.
     Наконец молодые семги не выдержали нудного бесконечного ожидания. Будто по команде невидимого дирижера, молодняк резко увеличил скорость движение по кругу. И вдруг косяк рыб, набрав максимальный разбег, ворвался во встречный поток впадающей речушки. Рыбин оглушило тугим течением мощной низвергающей реки. Преодолевая упругий встречный могучий поток, семги медленно, но настойчиво продвигались вверх по реке. Еще несколько мгновений и косяк вырвался бы из холодного и равнодушного объятия кипящей воды. Однако скорость продвижения рыб все более и более замедлялась. Вскоре косяк и вовсе остановился у подножия полутораметрового водопада. Одолеть неожиданную преграду они уже были не в состоянии. Со свежими силами семги легко бы преодолели и двух метровый водопад. Но силы семг иссякли. И рыбин медленно начало сносить обратно к устью. А затем буйное течение реки опрокинуло, смяло косяк рыб и выплюнуло их обратно в океан. Семги обессилено опустились на галечное дно залива. Жабры рыб судорожно закрывались и открывались, как рот у задыхающегося человека. Борьбу рыб с низвергающей рекой никто и не заметил. Лишь мудрый лох, наблюдавший заключительный этап борьбы сородичей со стремительным потоком воды, казалось, насмешливо улыбался.
     Он продолжал неподвижно висеть в прозрачной воде океана, иногда чуть пошевеливая хвостом, чтобы удержаться на одном месте. Точно напротив устья клокочущей реки. Клыкач чего-то ждал. Время текло. Уже отдохнувшие семги покинули дно залива и вновь пристроились позади старого самца. Они недоуменно переглядывались, наблюдая за непонятным поведением старого лоха. Клыкач выжидал.
     Внезапно семги поняли, что в поведении лоха что-то изменилось. Он оглянулся на стаю молодняка, будто убеждаясь, что все рыбье племя здесь. Потом энергично завибрировал хвостом и вдруг решил «пора!». И несколько десятков молодых семг тоже как-то уловили, что да, «пора!». Океанский прилив достиг своего максимального подъема. Морская вода уже вошла в устье клокочущей реки и усмирила ее. Клыкач взмахнул мощным хвостом, взлетел на поверхность впадающей реки и как торпеда заскользил по гладкой поверхности плотного потока. Он больше не оглядывался. Он знал, что весь косяк серебристых рыбин ни на сантиметр не отстает от него. Дикая сила приустьевого течения реки была усмирена приливом океана. Соленая морская вода залила приустьевую часть речушки на несколько километров вверх и обуздала свирепую мощь встречной пресной воды.
     Постепенно река опреснялась. Шумные водопады и порожистые места сменялись глубоководными покаямами, местами нерестилищ благородных семг. Молодые рыбины, инстинктивно узнавая памятные места своего рождения, постепенно отставали. Они, после нескольких лет скитания в океане, вернулись на родину. Здесь они будут дожидаться весны, чтобы произвести новое потомство. Клыкач поднимался все выше и выше по реке, обходя ловушки сетей, хищные жала настороженных людьми крючков на семгу. Вскоре позади него не осталось ни одной рыбины. Тогда Клыкач остановился, передохнул, и вновь бросился вниз к устью реки, в океан, за очередным косяком сородичей. Он еще несколько раз скатывался к океану, а затем возвращался обратно в реку с новой партией юных серебристых королевских семг. Пока не понял, что до следующего ледохода ни одна семга уже не выйдет из океана. И Клыкач заторопился к своей покаяме, к своему нерестилищу, к своим семгам.
     Несколько десятков молодых самцов и самок распределились по обширной и глубокой покаяме. Для них вступало время осеннего нереста. Они уже выбрали места для нерестилищ и лишь ждали предназначенного срока, чтобы вырыть ямы для метания икры. Но как разительно эти семги отличались от своих сородичей, только что пришедших с океана. Океанские семги были резвые, сильные серебристые рыбины и округлые, как бочонки. Семги, приготовившие метать икру, давно уже не охотились, желудки их были пусты. Они сильно отощали и всю свою внутреннюю энергию тратили на воспроизведение потомства, на вызревание икры. Плоские тела брачных семг, грязно-бурого, оранжево-пятнистого цвета с оскаленными мордами, совершенно не походили на своих серебристых сородичей. Будто это был абсолютно другой вид рыб. Устрашающий облик рыб, должно быть, служил для отпугивания снующих тут же хищных хариусов, щук, окуней. Бдительные самцы непрерывно клацали могучими изогнутыми челюстями, отпугивая хищников от будущих гнезд. И лишь изредка прихватывали зазевавшегося хариуса или окуня, надкусывали их, и тут же отбрасывали.
     Уже несколько семг вырыли в галечном дне своими хвостами продолговатые двух трех метровые ямы и застыли над ними. Самцы непрерывно освобождали нерестилища от струящегося песка и гальки, да еще успевали отпугивать снующих вокруг хищников. Хвосты самцов и самок были ободраны до костей и кровоточили. Вот уже две или три семги толчками выбросили в вырытые ямы янтарные дольки икры. И тут же самцы залили ее кипенно-белыми молоками и быстро заровняли ямы хвостами и мордами.
     Неожиданно спокойная, почти стоячая поверхностная гладь покаямы пошла рябью. Водные завихрения возникали от весел резиновой лодки. Рыбы не забеспокоились. Они были поглощены таинством воспроизводства жизни. Сидевшие в лодки люди выкинули якорь, большой камень в мешке на длинной веревке. Лодка замерла на одном месте. Плеск весел прекратился. Воцарилась тишина.
     Вдруг прямо на семгу, замершую над вырытой ямой для икрометания, нагло и стремительно шел хариус или окунь. Самка не разобралась, кто это, но инстинктивно сделала угрожающее движение в сторону хищника. Однако наглая рыбка будто и не заметила угрозы огромной рыбины. Она как плыла прямо на семгу, так и скользнула мимо оскаленной морды рыбины буквально в нескольких сантиметрах. Семга была озадачена странным поведением хищника, но вновь замерла над нерестовой ямой.
     Не успела самка успокоиться, как вновь увидела того же хищника быстро надвигающего на нее. Тут уж семга не выдержала. Распахнув огромную страшную пасть, усеянную острейшими зубами, самка мгновенным броском схватила хищника, сомкнула челюсти, чтобы наказать наглеца. Но острейшая боль пронзила небо рыбины, ударила в мозг, и затуманила его. Семга еще успела испустить крик ужаса, не услышанный никем, кроме ее сородичей. Какая-то неведомая сила поволокла рыбину из воды. И ни мощные удары хвостом, ни энергичные движения тела сильной рыбины не избавляли семгу от нестерпимой боли, не помогали избавиться от непонятной, влекущей ее куда-то силы. Наконец голова семги появилась над водой, она хлебнула воздуха и потеряла волю к сопротивлению. Теряя сознания, рыбина еще почувствовала, что ее грубо подхватили под жабры, выхватили из воды и бросили на что-то твердое. Сделав несколько конвульсивных движений, рыбина затихла. Как вынимали из ее пасти медную блесну с огромным трехпалым крючком, семга уже не ощутила.
     - Первая! – радостно сказал кто-то в лодке прокуренным голосом. – Икряная! Тут их, смотри, десятка два, а то и больше!
     Он указал напарнику в глубину прозрачной воды. Там неподвижно замерли рыбины.
     - Давай! Мечи! Он вновь взмахнул спиннингом. И тут же забросил в воду свою блесну его приятель.
     Мудрый Клыкач, как только уловил вопль отчаянья самки, сразу понял, появилась смертельная опасность, где-то близко люди. Когда он был ещё несмышлёнышем, юным самцом, он попытался отогнать от нерестилища самки наглого, маленького, юркого хищника, похожего на такого же, безрассудно снующего сейчас по нерестилищу. Тогда только случай или везение, может быть, молодость и сила спасли его от смертельного исхода. Он бросился на наглую «рыбку», плывущую прямо на самку, надеясь отпугнуть ее. Однако наглец не испугался и пер прямо на него. Но скорость броска Клыкача от неопытности, была слишком велика, и он почти проскочил хищника. Лишь в последнее мгновение он извернулся и ухватил «рыбку» краем пасти. В тот же миг какая-то страшная сила рванула Клыкача назад и огненная боль пронзила челюсть. Клыкач энергично разогнался и свечкой вылетел из воды и затряс головой, чтобы выплюнуть ухваченную «рыбку». Он с шумом упал в воду и тот же час повторил маневр. Взлетев над водой метра на два, Клыкач широко распахнул пасть и вновь сильно встряхнул головой. И в это же мгновение «рыбку» вырвали из пасти самца. Боль затихла. Клыкач подплыл к нерестующей самки и встал, против обыкновения, впереди нее. Когда он вновь увидел наплывающего на них наглого хищника, самец не бросился на него и  помешал сделать это самке. Он понял, что это был не живой хищник. Это была смертельная опасность, та, которую он запомнил на всю жизнь. С тех пор и сохранилась на его морде отметина – порванное загубье. Оно так и не заросло.
     И вот снова те же самые невинные с виду рыбки манили и раздражали легкой доступностью. Было искушение их припугнуть, ухватить, прикусить и выбросить. Но генная память пережитого прошлого ужаса подсказывала старому лоху – это опасность. Он стремительно заскользил по покаяме, по нерестилищам рыб, чтобы успеть предупредить самок о смертельной приманке. Но не все самки ему верили. Да и как тут поверить и удержаться от защиты своего нерестилища, когда прямо на тебя, в пасть нагло надвигался такой маленький хищник. И некоторые семги не удерживались, хватали наглеца. Тут же распространялся по покаяме крик боли, ужаса и самки пропадали, выхваченные непонятной силой из родной стихии.
     Клыкач метался по покаяме, торопясь упредить своих самок об опасности. Но не всегда успевал. Уже несколько нерестовых ям опустело. Самки исчезли.
     Когда очередная жертва, с воплем боли и отчаянья, влекомая мимо лоха, была выхвачена из воды прямо перед его носом, Клыкач все понял. «Лодка! Вот опасность! Там наверху пропадали семги. Лодка хищник! Надо уничтожить, прикусить лодку!».
     - Что-то перестали семги блесну хватать.
     - Вообще-то странно. Вон, сколько их там гуляет в глубине. Как будто их кто предупредил, что нельзя блесны трогать.
     - Может быть, вон тот старый самец? Смотри, как он мечется по покаяме от самки к самке. Может и впрямь объясняет. Ха-ха!
     - Слушай, давай-ка, бросим туда грамулечку тротила в ямку. Там у тебя есть еще несколько динамитных шашечек.   
     - А что? Давай. Только, чуток бы, надо отплыть, чтобы нас не угробило. А то лодка может лопнуть, если близко рванет.
     - Добре. Подай метров на десять туда. Поближе к перекату. А шашечку зашвырни подальше, метров на пятнадцать, в середину покаямы. Бикфорд то обрежь короче, тогда и поджигай, чтобы рвануло не на дне, а как только в воду упадет.
     Один из браконьеров аккуратно положил спиннинг и подтянул к себе рюкзак. Порылся в нем и достал динамитную шашку с длинным бикфордовым шнуром. Второй рыбак неспешно чуть приподнял мешок с камнем, отплыл к перекату и вновь опустил якорь.
     - Пожалуй, хватит? Давай, поджигай.
     Его напарник обрезал шнур, достал коробку с ветровыми спичками, чиркнул, поджег шнур и взмахнул рукой, чтобы зашвырнуть динамитную шашку в середину покаямы.
     В то же мгновение могучий лох, раскрыв свою клыкастую пасть с бритвенными зубами, лег на бок и на максимальной скорости врезался в резиновую лодку и пропорол поперек оба ее баллона. От неожиданности рыбак выпустил из руки подожженную шашку, и она булькнула в воду. Тут же за нею рухнули в реку оба браконьера. И в тот же миг раздался глухой подводный взрыв. Вода в реке на месте лодки вскипела и стихла. В глубину реки, на дно покаямы медленно погружались два трупа и лодка. На поверхность реки всплыла огромная пятнисто-оранжевая рыбина, мертвый лох. Едва заметное течение потянуло неподвижного лоха к журчащему мелкому перекату. Там он и застрял. Семги на удаленный взрыв не отреагировали и продолжали метать икру.
     Через одиннадцать дней за браконьерами прилетел тот же вертолет, который высадил их на нерестовой речушке. Прежде чем приземлиться, вертолет сделал несколько кругов над порушенным лагерем. Экипаж с недоумением рассматривал опрокинутую порванную палатку. Мешки с продуктами были разорваны. Кругом валялись остатки макарон, круп. В стороне от лагеря обнаружились два эмалированных ведра. Вероятно, в них была икра. Остатки крупных зерен оранжево-красной икры еще были видны по ободу дна ведер, втоптаны в прибрежный песок. Недалеко от палатки пилоты увидели разрытую песчаную яму. В яме были тушки семг со вспоротыми животами. Вокруг ямы валялись десятки скелетов обглоданных семужьих рыбин. Судя по следам, здесь пиршествовало несколько росомах. Людей не было.
     Летчики, предчувствуя недоброе, молча двинулись в сторону шумящего переката, к покаяме. Обогнув черный базальтовый обрыв по узкой кромке реки, они увидели страшную картину. На мелком перекате реки колыхались два вздувшихся трупа. Между ними находился обглоданный скелет полутораметровой рыбины с пустыми глазницами.  
     Неопытный  терапевт из клиники районного городка установил причину смерти рыбаков от утопления. Куда исчезла резиновая лодка рыбаков, так и не установили. Да и не искали. Покаяма сохранила свою тайну.
     Весной, в мае, в нерестовых ямах покаямы проклюнулась жизнь. Спустя несколько недель сотни мальков королевских благородных семг скатились отсюда в океан - по пути Великого Лоха.

(Россия) Канберра.

назад в Архив